Хохлов сидит в своем крутящемся кожаном кресле у окна, спиной ко входу, и горячо спорит с кем-то по телефону.

– Я тебе говорю, пес подзаборный, что никаких бумаг без меня не подписывать! Мне плевать, что народ беснуется и корабли пройти не могут… Ничего, подождешь. Как предыдущие годы ждал, так и сейчас подождешь. – В этот момент директор поворачивает голову и машет Глебу, чтобы тот проходил и садился. – Я тебе потом перезвоню, давай, пока.

С кем бы Хохлов ни разговаривал, вряд ли это бытовой разговор со старым приятелем.

– Ну что, сынок, – Леонид Павлович подкатывает к дубовому столу, будто является профессиональным гонщиком на офисных стульях, – я тут все хотел узнать, как вам у нас работается.

Глебу режет слух неуместное «сынок». Он не знает, куда деть не способные спокойно лежать на коленях руки, и даже в какой-то момент жалеет, что оставил весь свой многочисленный скарб на лавке в приемной.

От одного чудовища он попал к другому, не менее пугающему.

– Нормально.

– Нормально? – Кустистые брови директора веером разлетаются по лицу. – Позвольте тогда спросить, что вас беспокоит, если просто «нормально»?

Глеб всегда думал, что Хохлову нет никакого дела до него лично и до преподавательского коллектива в целом. Он как будто бы отдельно, учителя – отдельно, а между ними – стена из бюрократии и непонимания.

Да что уж говорить, Леонида Павловича едва ли можно застать у себя: он все время либо в командировках, либо в Москве по делам. Как будто у него есть что-то более важное, чем эта школа.

– Вы неправильно поняли. Нормально – значит, хорошо. Не считая пугающей учеников летавицы, конечно.

– Глеб Дмитрич… Можно вас называть просто Глеб? Хорошо. Так вот, Глеб, вы когда-нибудь слышали о летавицах что-нибудь, кроме очевидного?

– Очевидного?

– Давайте так: что вы о них вообще знаете?

Глеб понятия не имеет, куда клонит старый чудак, поэтому отвечает осторожно:

– Что за одной из них в школе сейчас охотится какая-то сумасшедшая? – Почему-то в конце сам собой вырисовывается вопрос.

– Да, тут я с вами абсолютно согласен, – признается Леонид, – Вера нашла не самую подходящую кандидатуру для этой работы, но, знаете, я думаю, что я сам нашел бы кого-нибудь похуже.

Он смеется, совсем как Дед Мороз, который набрал еще пятьдесят лишних килограммов веса на конфетах из наборов, которые обычно оставляет детям под елкой.

– До меня дошли кое-какие слухи, – директор интонацией выделяет последнее слово, будто в нем кроется что-то крайне неприличное, – что вы особенно неравнодушны к, скажем так, пресмыкающимся.

– Это скорее они ко мне неравнодушны. – Кажется, этот разговор еще хуже, чем с Эвелиной. Что они все к нему прицепились?

– Я не прошу вас помочь нашей охотнице. Это не входит в вашу сферу обязанностей, – спешит успокоить Глеба Хохлов. – Но кое-что в этой истории мне и впрямь кажется очень любопытным.

Глеб напрягается.

– И что же?

– Посудите сами. Летавица – сердце мертвой звезды в обличье змеи. То, что ее привлекла именно наша школа, совсем не удивительно. В конце концов, подобное привлекает подобное, и простые люди это создание совсем не интересуют. Но вы только подумайте, какое совпадение! Из всех возможных имен наша школа носит именно «ФИБИ». Вы, кстати, знаете, что это значит?

– Понятия не имею, – врет Глеб.

– Змея с греческого! – Седовласый директор как-то слишком весел, затрагивая настолько серьезную тему. – Говорят, змея – один из символов мудрости. Но только вот мне так почему-то не кажется. В природе эти существа, знаете ли, не то чтобы одни из самых умных и хитрых. Зато сколько славы! Дескать, именно змей заставил Еву вкусить яблочко из райского сада. Да ему бы мозгов хватило разве что понаблюдать за красивой голой женщиной из кустов. Райские яблоки достаются только тем, кому они по-настоящему необходимы, и, вопреки всеобщему заблуждению, никакой это не грех, а скорее благословение.

– И какое это имеет отношение к происходящему? – Глеб чувствует, как внутри него борются два маленьких титана: один хочет слушать дальше, а другой мечтает поскорее сбежать из душного кабинета.

– А самое что ни на есть прямое, – говорит Леонид Павлович, чуть понизив голос. – Смотрите, у нас совсем как в сказке, где смерть Кощеева на конце иглы, игла в яйце, яйцо в утке, а утка в зайце. В змеиной школе змеиный учитель, которого приползла навестить другая змея.

– Вы к чему-то клоните? Хотите сказать, это я ее вызвал?

Леонид достает из кармана пиджака электронную сигарету и делает первую затяжку. В его морщинистых пальцах этот современный предмет смотрится как атавизм, что-то чужое и неродное, что, возможно, в молодости и смотрелось бы органично, но сейчас – просто смешно.

– Я, сынок, не клоню, а говорю прямо, что мы с вами плывем в одной лодке. И если кто-то на этой самой лодке вздумает проделать в днище дырочку, то на корм рыбам пойдем все вместе.

Глеб, конечно, из этого странного сравнения понимает только то, что дыр в полу ему лучше не делать.

– Вы меня в чем-то подозреваете?

Вместо ответа Леонид Павлович встает со стула и подходит к окну, чтобы рассмотреть привычный пейзаж. В ветвях растущего у здания дуба озадаченно качает головой небольшая красногрудая птичка.

– На всех нас лежит вина, – вновь начинает говорить загадками директор. – На ком-то больше, на ком-то меньше. Вот и я, Глеб, виноват. Сейчас можно оправдываться, дескать, был молод, глуп, горяч, но ведь фактов это не отменяет. Кажется, в стремлении развлечься я навлек на нас всех не самое хорошее время.

Глеб решается прервать разговор, от которого у него уже начинает раскалываться голова.

– Простите, Леонид Павлович, но я мало что понимаю из того, о чем вы сейчас говорите. Я человек простой – таких намеков мне не раскусить. Если позволите, я пойду.

Но директор «ФИБИ» как будто не слышит. Не отрывая взгляда от смелой птички, он словно гипнотизирует ее, не позволяя двинуться с места.

Глеб воспринимает молчание как знак согласия.

В приемной на удивление свежо, и уже там Глеб понимает, что все время, что находился в кабинете у начальства, едва дышал. Сейчас же он как будто пересек финишную черту марафона в полсотни километров и наконец может сделать свой первый глоток воды.

– Все в порядке? – Встревоженная Вера вскакивает со своего рабочего места, и Глеб даже не сразу понимает, как эта земная девушка может быть здесь, в его мире, где на каждом углу его подстерегает очередная змея, готовая вонзить клыки в его нежную шею.

– Вроде как.

Глеб ловит себя на том, что лопатки начинают зудеть, словно в напоминание о части тела, которой у него давно уже нет.